Мне снился дивный сон.
Будто я где-то далеко-далеко. Ночь еще не ушла, а день еще не настал. И сижу я, прислонившись спиной к огромному дубу, и знаю, что он еще спит. А над рекой крутится туман, и я чувствую, как он пахнет травами. А колокольчики у моих ног, уже проснувшись, вызванивают очень знакомую, но давным-давно забытую мелодию. Но только тихо-тихо. И я пытаюсь вспомнить ее и никак не могу. Но это не важно, ведь я Дома, и у меня еще столько времени. И я сижу и жду, когда проснется дуб и расскажет мне, о чем эта чудесная мелодия.
Но, как назло, появляется противный комар и начинает нудно пищать. И я машу на него руками, но он не улетает, а начинает расти, становится огромным, его хоботок превращается в большую черную антенну, а писк становится оглушительным. Он обхватывает мою голову своими тоненькими лапками, прижимается к щеке, и я чувствую, что он холодный и твердый, как камень. Я сержусь на него, пытаюсь прогнать, но он смеется в ответ и басом моего друга Федора говорит мне прямо в ухо:
- Кукареку! Подъем, сонный тетерин! Проспишь все на свете.
Я очень удивляюсь и… просыпаюсь.
И оказываюсь в своей городской квартире. Улыбающаяся жена стоит возле постели и держит возле моего уха телефонную трубку:
- Вставай, полдень уже. Завтрак стынет.
Тяжело вздохнув и проскрипев что-то в знак «благодарности», я ладонью прижимаю трубку к щеке:
- Здравствуй, Федя. «Спасибо» тебе, что разбудил, - снова закрывая глаза пробурчал я. – Хоть бы в выходные дни дали выспаться.
- Ничего, не убудет, - бодро отозвался Федор. – У тебя целый месяц впереди – выспишься.
- Месяц, - недовольно фыркнул я, - кстати, а где это ты пропадал всю неделю?
- Здорово живешь, мужик! – хохотнул Федор. – У тебя, я вижу, пролежни на памяти от долгого сна появились. Я ж на неделю раньше тебя в отпуск вышел. Охотился я.
Охота!!! Магическое слово враз открыло мне оба глаза и заставило принять на кровати сидячее положение:
- Ну!..
- Берданки гну! За тобой приехал. Сбирайся вмиг. Через пятнадцать минут буду.


Спустя пару секунд жена с сострадательной улыбкой наблюдала мои метания по квартире. Она уже давно поняла, что я «безнадежно больной», и воспринимала все соответственно, то бишь стараясь всячески облегчить мои мучения, следя за тем, чтобы я, не дай Бог, чего не забыл. В данный момент, по ее мнению, у меня начался очередной «рецидив».
И вот через несколько минут, поцеловав свою «лучшую половину», услышав привычное «ни пуха…» и ответив «к лешему», я с выпученными глазами, патронташем на шее и торчащим изо рта бутербродом уже скакал, подобно горному козлу, по лестнице, тщетно пытаясь застегнуть на ходу пуговицы на брюках и одновременно удержать рюкзак и кейс с ружьем. До сих пор не успевший привыкнуть к подобному зрелищу сосед с первого этажа выронил ключи прямо в мусорное ведро, а его доберман, поджав зад и скуля, задом попятился в спасительную квартиру.
Промычав приветствие и не дождавшись ответа, я пулей вылетел во двор, где тут же был встречен здоровым хохотом уже подъехавшего Федора:
- Ха-ха-ха! Ты, точно тетерин, на ток опоздавший!
К слову сказать, Федор, окончивший филологический факультет пединститута, пользовался русским языком, как глиной: частенько лепил из старых, наскучивших ему слов и фраз новые, как ему казалось более точно отражавшие смысл сказанного. Но не будем отвлекаться.
Не прошло и пары минут, как уже сидели в салоне нашего железного коня, и мелькавшие за окном строения говорили нам о том, что еще несколько дней будут прожиты не зря.
Справившись наконец с пуговицами и бутербродом и отдышавшись , я задал резонный вопрос:
- Куда едем-то?
На что лукаво улыбавшееся и по обычаю небритое лицо Федора, повернувшись ко мне, ответило:
- К Охотнику.
От столь оригинального ответа поднявшиеся брови вытянули мою расплывшуюся было в улыбке физиономию:
- К охотнику? А мы тогда с тобой кто?
- А мы, братец, пока что язычники с десятилетним стажем, - ответствовал мне, еще шире улыбаясь Федор. – Да ты рот-то закрой, а то мухи налетят. Это ведь только начало. Я с ним, почитай, целую неделю прожил, так он меня тоже каждый день до крайнего изумления доводил. Сказать, что он – интереснейший человек, все равно, что ничего о нем не сказать.
- Да где же ты его раскопал-то такого?
- На охоте, где же еще, - резонно ответил Федор.
- Ну!.. – поторопил я задравшего было нос собеседника.
- Скоро рассказка рассказывается, да нескоро люди знакомятся, - поучительно произнес довольный собой Федя. Ему явно хотелось потянуть кота за хвост, но желание удивить меня еще больше взяло верх и Федор начал свой рассказ.


Случилось это на открытие. Очень уж мне не хотелось начинать сезон в толпе коллег по несчастью, когда и дробинке-то некуда упасть. Да и места новые поискать давно пора было. Пришлось пожертвовать первым утром, чтобы добраться до относительно спокойных угодий. Ну да ничего, к вечеру поспел.
Отдежурствовал я, значит, зорьку. Костерок смастерил. Сижу, трубочку курю, тишиной наслаждаюсь. Чаек, как водится, закусываю. Мыслю свою о вероятности дождя мусолю. Спокой да уютство!.. Вдруг слышу:
- Доброй ночи, мил человек! Пусти к огоньку погреется.
Я аж вздрогнул. Гляжу – стоит мужик, улыбается. Ружьецо за плечом, у ног спаниелька сидит… Как подошел, когда – не слышал. Видать задумался я али вздремнул.
- Присаживайтесь, - говорю, - грейтесь. Чайку вот испейте.
Достал он коврик для пса: «Пан, место!». Сам рядом, на телогреечку сел. Улыбается…
Отхлебнули мы с ним за «благодать ночную», помолчали. И тут он как выдаст ни с того ни с сего:
- И не жалко тебе, - говорит, - птичек да зверушек беззащитных убивать?
Так я даже поперхнулся. Ну ото всяких «гринписовцев» с авоськами колбасы этакого добра за день по пять раз наслушаешься. Но чтоб от охотника на привале! Меня прямо-таки за живое зацепило да дернуло.
- Да я, - отвечаю, - никого и не убиваю, я добываю. Я добытчик, а не убийца.
А он сидит, улыбается себе в бороду:
- Дак велика ли, - говорит, - разница?
- Да, пожалуй, не меньше, чем между «обычным человеком» и «пожирателем дохлого мяса». В природе такие шакалами называются. Сами ничего не добывают, но за падалью да за объедками в очередь выстраиваются и готовы глотку друг другу грызть за более лакомый кусок.
И знаешь, что он мне ответил? Он рассмеялся! Да таким чистым и беззаботным смехом, что, право, не знаю, чему я удивился больше: то ли его реакции на мои довольно злые слова, то ли такому детскому смеху из уст бородатого мужика с саженными плечами.
- Экой ты свирепый, - сквозь смех проговорил он. – За что же ты их так, бедных? Они же не виноваты, что такими уродились. В Природе все для чего-нибудь существует. Да и лишнего ничего не бывает, всему место найдется.
- Да ты не злись, не дуйся индюком, - продолжал он, отсмеявшись, – просто интересно было посмотреть на твою реакцию, узнать, что ты за человек. Меня Олегом зовут, - протянул он мне свою ладонь, снова расплывшись в улыбке. – А это Пан – мой друг, помощник и в некотором роде учитель, - с нежностью проговорил он, почесывая псу уши.
Пес мне лапу протягивать не стал, а только моргнул обоими глазами (до этого он помаргивал ими поочередно).
- У нас с ним избушка здесь недалеко, - продолжал Олег. – Так что, в знак примирения приглашаем к нам в гости. Ночью дождь будет, а ты, я вижу, без палатки.
- Пан… - пробормотал я, приходя в себя, - это который польский?
- Нет, это который мифологический – дух лесов, - рассмеялся в ответ Охотник.


- Вот так и познакомились, - завершил свое повествование Федор.
- Да-а, сюжетец, - протянул я. – Слушай, Федор, сколько лет тебя знаю, никак не могу привыкнуть к твоей манере рассказывать. Начинаешь ты нормально, как все люди, но почему-то постепенно переходишь на какой-то странный язык, будто книгу вслух читаешь.
- Это все филфак, - вздохнул Федор. – Видно, пять лет постоянных пересказов да отрывков наизусть не прошли для моей психики даром, - его лицо приняло скорбное выражение. – Эх, и тяжела же наша боярская доля!
Я едва не расхохотался – до того комичен был его вид.
- Тебе не на филолога, а на клоуна надо было поступать, - не сдержался я. – Послушай, Чаплин новоявленный, а что этот Охотник сам-то за человек.
- Сам-то? Жил в Москве. Работу имел – дай Бог каждому. Денег – куры не клевали. Дача в три этажа, машина с личным шофером… Короче, живи да радуйся. Да вот душа, говорит, не к тому лежала. Вот несколько лет назад и съехал он из этого муравейника. Купил землишки (благо деньги были), сам построил домик, баньку приладил, деревцами обсадил. В общем, сделал все, что мужику в жизни положено. Только сына нет, женат-то не был. Ну да у него Пан есть, он ему и сын, и брат, и лучший друг. В столице с тех пор так и не был. Разве что в деревню ближайшую раз в год заглянет. Как говорится, с гор за солью. Да и зачем ему? Родни у него нет, сам мужик здоровый во всех смыслах… Не нравится ему среди людей. Злые они, говорит, чужие…


Проносились за окном истерзанные ЛЭПами леса, секундная стрелка мерно наматывала на циферблат жизнь, вертелись в голове слова Федора, рисуя образ необычного человека, живущего вдвоем с собакой в лесу, подальше от людей. И сам он, и мысли его отчего-то вдруг стали казаться мне такими близкими, знакомыми, но давным-давно забытыми, как та мелодия из моего утреннего сна…
Легкий точек локтем вывел меня из состояния задумчивости.
- Представляешь?! – возбужденно продолжал Федор свой рассказ, начало которого я, видимо, прослушал, пока уходил в себя.
- Нет, говорю, Олег. Этот мужик - не настоящий охотник. Настоящий охотник не станет палить по воробьям да зябликам ради забавы.
А он мне:
- Не бывает настоящих охотников.
- То есть как так?
- Да вот так. Как и ненастоящих не бывает.
- ???
- Ты ведь Михал Афанасьича читал? «Осетрина не бывает второй свежести. Она либо свежая, либо тухлая». Так и с нами. Ты либо охотник, либо нет.
- Так, выходит, этот черт в камуфляже – охотник, что ли?
- Нет, Федя, он не охотник, он «человек с ружьем».
- Чуешь, куда загнул?! – снова толкнул меня локтем Федор. – Ах да, вот еще что, - заволновался он, - надо бы тебя предупредить об одно вещи, чтобы в моем положении не оказался.
- Ты о чем это? – насторожился я.
- Да не боись, они не кусаются. В общем, пять дней тому это было. Все утро в камышах проторчал – ни чирка. Ну, не летит, и все тут. Хоть ты растрескайся. Время уходить уже. Вдруг хлоп, пара крякашей выруливает фланговым курсом. Ну, думаю, припозднились вы, ребятки, на свою клювастую голову. Поднимаю своего ИЖака, вывожу перед первым… Бац! Готов. Ну, я второго – бац! Да, видать, обнизил сгоряча, перо с крыла выбил. Смотрю, уходит. Кривенько так. Я – ружье ломать да перезаряжаться. Да где там – по подлому закону одну гильзу на полпути заклинило. Чую – не поспеваю, уйдет подранец. Только было расстроился как слышу – бац! Подрань – камнем.
- Пан, подай!
Ну, думаю, спасибо, Олег, снял грех с души.
Глянул на часики – на сегодня обострять ощущения хватит. Слазил, достал первого, благо рядом упал, на видном. Выбрался из затайки. Стою крякашом любуюсь… И тут:
- Ты пошто во второго стрелял? – показалась из камышей разгневанная голова Охотника.
- Как так? – замямлил я от таких поздравлений. – Ведь первого же чисто бил, а их двое летело. Вот я и хотел второго взять.
Ответ мой Олега явно не удовлетворил, потому лицо его еще больше помрачнело:
- Ну и что, взял?
Не зная, что и сказать, я растерянно посмотрел на мокрого Пана, сидевшего у ног хозяина, будто пес знал мое оправдание. Но в ответ получил лишь глухой отрывистый «Гав!», и, четное слово, на его морде было то же самое выражение упрека.
Обруганный Охотником и, что еще обидней, его собакой, я виновато опустил голову.
- Ладно, молчи уж «взятчик». По роже вижу, что стыдно, - переставая хмурится, сказал Олег. – Так и поделом. Тебе для чего второй выстрел дан? Чтоб дуплетом лупить да по паре брать? Не дорос еще, да и никто никогда не дорастет. Потому что на охоте «со всяким» и «всякое» случается. И будет случатся, каким бы ты олимпийцем ни был. А покуда так, побереги второй выстрел для добора.
Я сидел на земле и чувствовал себя первоклашкой, поставленным в угол в кабинете директора.
- Небось первый крякаш в сезоне-то? – окончательно оттаяв, спросил Олег.
- Угу, - все еще по-детски дуясь, буркнул я.
- Что же, с почином! – расплылся он в улыбке. – Да ты не серчай на меня, прости, что вспылил. Просто знаешь, не по себе становится, когда сначала делают, а потом думают. Извини, - протянул он мне свою руку.
- Да все правильно – сам виноват, - ответил я, пожимая его ладонь. Лежавший рядом Пан сел и, высунув язык, положил поверх наших рук свою лапу.
- Такая вот «троица» получилась, - закончил свой очередной «пересказ» Федор.


На этом его повествование прервалось ритуалом раскуривания трубки. Признаться, меня всегда поражало, как он ухитряется проделывать все связанные с этим манипуляции, сидя за рулем автомобиля. И за созерцанием сего чуда мысли мои вновь унеслись куда-то вперед – в конец нашего сегодняшнего пути – в избушку с банькой, к ее загадочным обитателям. В ароматном дыме от Фединой трубки рисовались то умный Пан, то смеющийся детским смехом бородатый Охотник, то ночной костерок на берегу с сидящими вокруг него усталыми, но счастливыми людьми…
«Вернувшись» в салон автомобиля, я понял, что начало очередного рассказа я опять прослушал – «процесс вдыхания дымов трубочного зелья» был успешно завершен, и Федор увлеченно повествовал:
- Ты, говорит, Федя, зря его очеловечить хочешь. Пан, конечно, дело свое добре знает. Пожалуй, даже лучше нас с тобой. Да и мужик он умный, не в пример многим. Но ведь он собакой родился, собакой и жить ему. И ничего обидного в этом нет. И я не думаю, что он эти не доволен. Кесарю – кесарево, а Богу – богово.
Ну, я, понятно, не стерпел.
- Да кто же из вас Бог-то? – спрашиваю. – Уж не ты ли?
- Природа есть Бог! Природа –Творец, потому что она сама себя возделывает. А любое животное есть часть Природы. Вода в ладонях – тоже вода, хоть и немного ее. Потому животное есть Бог. Так что я скорее кесарь, - улыбнулся Олег. Но тут же глаза его наполнила грусть.
- Человек… Человек давно уже выделился из Природы. Он вне Ее. Он не часть Ее. Он Ей противостоит. Покорить пытается, - горько усмехнулся Охотник. – Он потерял себя в Боге, а Бога в себе. Он слишком далеко ушел. Может, он и хотел бы вернутся назад, в райские кущи, да только не по тем дорогам ходит. Да и что искать, не знает толком: знал да забыл давным-давно. Так давно, что если и вспомнит – не поймет, что это. Удивится, да и только. Кстати, ты спрашивал, почему я все бросил и в «глушь» уехал. Так вот потому и уехал: вспомнил Что-то, понял Что-то и главное уверовал в это не только душой, как ты, но и сердцем, и умом. И с тех пор, так сказать, Домой возвращаюсь. Вроде получается. Вот и Пан опять же помогает…
- Тут я, признаться, совсем ошалел, - продолжил Федор, - много раз он удивлял меня, но такого от него не ожидал я:
- Ты, говорю, Олег, целую «конфессию» тут развернул. Оно, конечно, логично все, но ведь это всего лишь теория.
- Да-а, - протянул он, - теория. А Охота – она и есть одно из практических ее воплощений. Некоторые в церковь ходят, а мы вот на охоту…


- Так-то вот, - почему-то со вздохом произнес Федор.
- Так, чего ж ты нас язычниками-то обозвал?! – обиделся я.
- Ладно, «прихожанин», - улыбнулся Федор, - тут недалеко уже осталось. К «вечерне» должны поспеть. Тогда и «помолимся».
Мы замолчали. Федя снова принялся забивать свою трубку. И вскоре синий ароматный дымок от нее превратился в крутящийся над рекой и пахнущий травами туман. А за моей спиной стоял в своей безмолвной молитве огромный «монах» с резными листьями. И тихий перезвон колокольчиков у моих ног не тревожил его. И я был счастлив оттого, что я, хотя бы иногда, могу возвращаться Домой, чтобы вспомнить, о чем эта забытая мелодия.


И.Д.

«Российская охотничья газета» № 4 (288) от 19-25 января 2000 года.